Спасти камер-юнкера Пушкина: о Пушкине и вовсе не о нём

А что было бы, если? Что было бы, если бы Пушкин погиб на дуэли гораздо раньше и не написал бы всего, что написал? Или наоборот – прожил бы долгую и плодотворную (или нет?) жизнь? И возможно ли это – если?

С такими мыслями я шла смотреть «Спасти камер-юнкера Пушкина» в интерпретации замечательного московского театра Школа Современной Пьесы, театра Иосифа Райхельгауза, нашего земляка, который 6 лет назад уже знакомил нас со своими яркими постановками. Мы пересмотрели тогда на его гастролях всё, обалдели от сценографии, дружно влюбились в «Чайку» и еще долго смаковали флёр искусства, витавший в воздухе.

И вот – новый спектакль, на этот раз – в самом что ни на есть подходящем пространстве, в любимом нашем Театре на Чайной, на его большой сцене. Где же еще, если не там, тем более, что директор и режиссер Театра на Чайной, Александр Онищенко – успешный студент мастерской Иосифа Райхельгауза.
Так вот, я шла и думала о Пушкине, намеренно не интересуясь заранее пьесой во имя свежести впечатления.

В Одессе Пушкина всегда любили – очень радовались общению с ним все те пресловутые 13 месяцев, помнили потом весь 19-й век, деньги на памятник всем городом собирали.
Кстати, вот, что любопытно, и о чем мы совершенно не задумываемся – Пушкин прибыл в одесскую ссылку, когда ему было 24 года. 24, Карл! Кто такой сегодняшний юноша в 24 года? Никто, как правило, пока еще. А тут уже поэмы, стихотворные сборники, ссылка (!), по сути, по политическим мотивам! Ничего героического, просто факт. Да-да, жили тогда иначе, быстрее взрослели. Но всё равно, попробуйте это в голове уложить.

И вот ведь парадокс – для одесситов, что тех, что нынешних, Пушкин – вовсе не икона. Здесь «наше всё» всегда воспринимали в ином, нежели, к примеру, в Петербурге, контексте. Может, быть, потому что отличался особенной живостью ума, был чрезмерно, но так понятно, по-южному, эмоциональным и горячим, в общем, по-настоящему своим в этом городе, считающем себя отдельной планетой.

Одесские гиды говорят о Пушкине запросто, как о добром знакомом, и это в порядке вещей. Я делаю то же самое, хотя жители северной столицы, бывает, даже обижаются. Ведь там он действительно «наше всё», без компромиссов.

Впрочем, речь не столько о Пушкине, сколько об эпохе его тотального проникновения в идеологическую директиву, когда он перестал быть поэтому, писателем, в принципе человеком, и возглавил иконостас избранных, допущенных к влиянию на неокрепшие, но тщательно стандартизируемые умы.

Драматург Михаил Хейфец написал тонкую, ироничную и ностальгическую пьесу, а режиссер Иосиф Райхельгауз облек ее в изысканную форму и создал великолепный перформанс, идеально сложенный из тщательно пригнанных крохотных пазлов. Разделив монолог героя на пятерых артистов, режиссер добился, с одной стороны, множественности и выпуклости образов, а с другой, стремительной динамики повествования.

Здесь нет вступления или какого-то постепенного включения зрителей в процесс. В спектакль ты окунаешься сразу, с головой, и без разгона. «Пушкина я возненавидел еще в детстве», — говорит маленький человек Миша Питунин. И тут же хрестоматийная воспиталка – мучительница детей, отбирающая единственную на всех машину с подъемным краном за то, что не хотели слушать стихи Пушкина, потом — не менее узнаваемая школьная училка с праведным гневом во всем ее безвозрастном облике: «Ты, что же, Пушкина не любишь?!», армия с опять же типичным персонажем – замполитом, не придумавшим ничего лучшего, как заставить одного учить, а других слушать пламенный пушкинский гимн декабристам…

А где же сам Пушкин? А есть и он, и все его окружение, и многочисленные эпизоды, вовлекающие в ту самую игру: а что, если? Громадные пласты из жизни поэта чередуются с простыми историями из жизни Миши Питунина, и казалось бы – что может быть между ними общего? Коварный Пушкин, всё время так некстати возникающий на пути незадачливого бедолаги, в какой-то момент оказывается полезен своей любовной лирикой для завоевания сердца (и не только) юной барышни, и Миша вдруг открывает для себя удивительную вещь – а ведь «наше всё» был живым человеком! Влюблялся, разочаровывался, рисковал. И живой Пушкин вызывает у Миши сочувствие и даже желание спасти его от той роковой пули. И Миша почти спасает…

Артисты ловко жонглируют словами, личностями, эпохами, легко перебираются из советских реалий с газировкой за 3 копейки во времена галантных негодяев и альбомных драм, и с такой же легкостью из сюртуков и кринолинов впрыгивают в убогую одежонку лихих 90-х. Декорация – своего рода портал между мирами. Действие происходит в здоровенной песочнице с землей (ее символизирует нарезанный пластик и семечковая шелуха, которую, кстати, не жалея сил, нащелкал чуть ли не весь коллектив Театра на Чайной). Из этой земли в нужный момент появляются предметы, связующие пространство и время – та самая машинка с подъемным краном, дуэльные пистолеты, шляпы, шпаги, посуда. В ней же всё ненужное исчезает…

Калейдоскоп эмоций переливается всеми цветами – от смеха и незлой иронии до драмы, от ностальгической светлой грусти до невероятно красивого и неожиданно трагичного финала. И это истинное наслаждение – от начала и до конца, в каждом вздохе и в каждом слове, наслаждение от блестящей актерской игры, от выверенной до миллиметра отличной режиссуры, от всей той феерической атмосферы, в которую погружаешься с нескрываемым удовольствием, и из которой совершенно не хочется выныривать. Это один из тех спектаклей, в котором еще потом долго живешь, и о котором продолжаешь думать.

А, правда, можно ли было что-то изменить? В судьбе Пушкина и в судьбах миллионов маленьких простых людей, таких, как Миша Питунин, которых угораздило жить в эпоху перемен? И чего ради всё вообще, если в мгновение, когда смотришь в дуло дуэльного пистолета, вспомнить-то особо и нечего? Воспиталку злополучную, школу имени Пушкина, замполита и арест на 10 суток за сорванное торжество 7 ноября, и лишь одно за всю жизнь счастливое лето. А ведь если б не Пушкин (читай – искусство), то и правда – нечего.

Так можно ли было спасти камер-юнкера Пушкина? А вот на этот вопрос, пожалуй, нет ответа. Загадка литературоведения.

Текст: Ольга Балабанова
Фото: Юлия Городецкая